Воспоминания о службе - Страница 76

Нужно сказать, что каждый офицер Генерального штаба в Варшавском военном округе должен был представить решение (доклад) начальнику штаба корпуса на оборонительную или наступательную операцию. В марте 1913 года я представил начальнику штаба 14-го корпуса доклад по атаке Горайских высот, которые потом в Первую мировую войну неудачно пытался захватить гренадерский корпус.

Кроме того, для старших адъютантов пограничных дивизий разведывательным отделением штаба округа обязательно выписывались две газеты на немецком языке (для меня одна — из Силезии, другая — из Кракова). Я обязан был просмотреть их и все, что касалось военных вопросов, переводить и с вырезкой отправлять старшему адъютанту разведывательного отделения штаба округа. Это занятие также отнимало немало времени.

И, наконец, нужно было просмотреть газету «Русское слово», которую я всегда читал, пробежать маленькую газетку «Варшавская мысль» (издавалась на русском языке) и хотя бы одну польскую газету, так как телеграммы скорее появлялись в них, нежели в «Варшавской мысли». Ну и необходимо было находиться в курсе периодической военной литературы.

Все это до отказа заполняло вечер. Ложиться спать приходилось около часу ночи, чтобы на следующий день в 7 часов утра уже снова быть на ногах.

В начале апреля 1913 года штаб дивизии получил приказание прислать в железнодорожный батальон двух рядовых для подготовки их на шоферов. В конце апреля оба командированные вернулись к нам с легковым автомобилем русско-балтийского завода. Мощная, тяжелая машина (в руках неопытных шоферов) доставила Орановскому и мне немало хлопот во время поездок по полкам: мы попадали в аварии, за которые приходилось расплачиваться деньгами. Часами простаивали в дороге. Но зато поездки в Калиш, Кельце, Пиньчув и Бендзин на автомобиле позволили мне быстро познакомиться с театром предстоящих военных действий.

В русской коннице был обычай обмениваться в дивизиях своими приказами. Поэтому в наш штаб со всех сторон стекались приказы других кавалерийских дивизий. Просматривая эти приказы, можно было видеть, кто и как командует дивизией.

Жизнь в Ченстохове протекала довольно однообразно. Правда, иногда я бывал у Орановских: здесь можно было приятно провести время. Бывал и на семейных вечерах в 14-м гусарском и 7-м стрелковом полках. В офицерское собрание, где процветала азартная картежная игра, я не ходил. Не менее двух раз в месяц, на субботу и воскресенье, уезжал в Варшаву, куда в 1913 году после окончания Петербургского политехникума приехал с семьей мой младший брат Евгений. Он служил помощником начальника связи Варшавско-Венской железной дороги. В Варшаву иногда приходилось ездить и на товарищеские обеды и ужины в собрании офицеров Генерального штаба.

При мне находились два солдата, оба уланского полка, — денщик Пономаренко и конный вестовой Игнатов. Один — украинец из-под Белгорода, второй — из Симбирской губернии. Оба скромные и честные люди, прослужившие со мной с 1913 по 1917 год включительно, а Игнатов служил еще полтора года, когда я был начальником Оперативного управления Красной Армии. С ним я поддерживал переписку до 1932 года, когда от его сына узнал о смерти верного друга. Что касается Пономаренко, то, к большому сожалению, с 1918 года я о нем никаких известий не имел.

Приближалось лето 1913 года. Генерал Орановский с семьей уехал на один из курортов Германии, а мы готовились к участию в двусторонней корпусной полевой поездке по направлению Люблин, Красник под руководством командира 14-го армейского корпуса генерала Войщин-Мурдас-Жилинского. В учениях должны были участвовать командиры полков и начальник штаба дивизии. Так как Орановский был в отпуске, то временно командовал дивизией командир 2-й бригады Михеев.

Начальник штаба дивизии Вестфален с начала мая отбывал цензовое прикомандирование к артиллерии на Ранбертковском полигоне, под Варшавой, и в полевую поездку вместо него направился я. Согласно заданию, наша группа изображала собой, в сущности, 2-ю австрийскую кавалерийскую дивизию по известному уже нам документу стратегического развертывания австрийцев, которая должна была наступать на север вдоль правого берега Вислы. От Красника на север по шоссе наступал соседний пехотный корпус, представленный на поездке штабом 18-й пехотной дивизии. Нашими противниками были: наступавший от Люблина вдоль правого берега Вислы 14-й корпус и 13-я кавалерийская дивизия. Из собравшихся командиров полков старшим оказался полковник Дабич, который возглавил группу как начальник дивизии. Всего нас было шесть командиров и шесть вестовых. Мы взяли двуколку для перевозки вещей. Кроме того, был придан взвод казаков 9-го драгунского полка для отправки донесений на сборные пункты связи главного руководства, расположенные вдоль шоссе Красник, Люблин. От нас требовалась отправка приказов и приказаний согласно получаемым взводным данным, а затем рекогносцировочный материал наших пунктов ночлега и путей, по которым мы должны были следовать.

Ход полевой поездки показал, что 14-й корпус вынужден был отходить на Люблин, на классическую позицию в 16 километрах южнее Люблина, у деревни Неджвица-Дужа. Эта позиция действительно была хорошей. Она спасала Люблин два раза: в августе 1914 года и в 1915 году, когда на нее во время макензенского наступления отходил 15-й русский корпус. Во всяком случае, полевая поездка была интересна.

Разбор полевой поездки командир корпуса производил в Люблине. Нового он нам ничего не сказал, только с любовью описал достоинства указанной классической позиции к югу от Люблина. Командир 14-го армейского корпуса — пожилой, но еще бодрый генерал-лейтенант Генерального штаба Войшин- Мурдас-Жилинский, — хотя с неба звезд не хватал, но знал строевую службу лучше, чем тактику и оперативное искусство. Приветливый человек, он не считался ни с рангами, ни с чинами. Судьба сулила ему в первой же Галицийской битве, после неудачного для корпуса сражения под Красником, отходить на ту классическую позицию, о которой я говорил выше. За этот отход он и командующий 4-й армией Зальца были отстранены от командования. Но Жилинского снова возвратили в корпус, и командовал он им до Февральской революции. В проигрыше сражения под Красником он не был виноват.