Когда после Октябрьской революции в печати появилась моя статья, в которой я писал, что не знаю, куда пропали наши разведывательные донесения, посылаемые в 14-й корпус, то глубокий старик Жилинский прислал мне письмо с разъяснением, что все донесения передавались в штаб 4-й армии. В это время он преподавал тактику на Нижегородских командных курсах Красной Армии.
Начальника штаба корпуса генерала Леонтьева только что назначили генерал-квартирмейстером штаба Варшавского военного округа. Ловкач, но ограниченный человек, Леонтьев после отступления Ренненкампфа в 1914 году из Восточной Пруссии был снят с должности генерал-квартирмейстера Северо-Западного фронта. Штаб-офицером для поручений оказался знакомый мне по Туркестану Генерального штаба полковник Дрейер. Старшим адъютантом был капитан Воскобойников. Вот основные персонажи штаба 14-го корпуса.
Начальник 13-й кавалерийской дивизии князь Туманов, уроженец Кавказа, окончил Академию Генерального штаба и долго служил на штабных должностях. Он любил поесть, выпить в меру, посидеть за столом, рассказать анекдоты. Туманов больше сидел в ресторанах, чем командовал дивизией. С первых дней мировой войны дивизия действовала посредственно и в коннице заслужила за уклонение от боев кличку «туманной» дивизии.
В Ченстохов я вернулся с полевой поездки в конце мая и сразу принялся за подготовку общекавалерийского сбора дивизии под деревней Радучь, к югу от Скерневиц.
Наконец настало время отправлять эшелон штаба дивизии в Скерневицы. Я выехал через день. Полки 14-й дивизии располагались в окрестных деревнях по частным домам. В деревне Бабск в крестьянских домах размещался штаб дивизии. Кавалерийский сбор начался со сколачивания эскадронов в конном строю, ибо (по А.А. Брусилову) если эскадроны съезжены, то будут съезжены и полки. После эскадронных учений были строевые полковые учения и только одно дивизионное учение, как дань старине, а затем полевые учения. Составление заданий, присутствие на занятиях — то наблюдателем, то посредником — заполняли мой рабочий день.
Время кавалерийского сбора пролетело незаметно, и дивизии предстояло выступить на юг для совместных тактических учений с частями 2-й стрелковой бригады.
20 июля я выехал в штаб стрелковой бригады, чтобы согласовать программу учений, общее руководство которыми было возложено на начальника нашей дивизии. Явившись к начальнику штаба бригады, я вместе с ним пошел к командиру бригады генералу Артемьеву. Этот генерал был из особой породы начальников, которые в мирное время кричат, а на войне больше молчат. Встретил он меня недружелюбно, хотя видел первый раз в жизни, уже только потому, что я был из конницы, которую он не признавал. Когда перешли к делу, у Артемьева пропал генеральский тон, и предложенная ему программа двусторонних учений, утвержденная Орановским, была принята им безоговорочно. В конце разговора он перешел к хозяйственным вопросам и просил при выбраковке лошадей уступить для его полков 10 лошадей. Каждый полк дивизии получал ежегодно до 60 молодых лошадей и столько же должен был выбраковать и продать с аукциона. Низшая цена за такую лошадь была 35 рублей. Лошади, еще годные к езде, передавались пехоте для ротных командиров, адъютантов и, наконец, просто в обоз. Остальных покупало население, преимущественно городские извозчики, но уже по аукционной цене. Вырученные деньги вносились в казну. Закон строго запрещал кавалерийским офицерам покупать выбракованных коней у себя в полку или же оставлять их в полку. Обычно, приезжая в город, по масти коней у извозчиков можно было судить, какой полк, т. е. драгунский, гусарский или уланский, расквартирован в этом городе.
С 24 июля начались двусторонние тактические занятия конницы со стрелками, причем конница то придавалась стрелковым полкам, то действовала самостоятельно против целой стрелковой бригады, задерживая ее марш и ведя встречные столкновения, устраивая огневые заслоны и т. д. Учения были рассчитаны так, что 14-я кавалерийская дивизия все время продвигалась на восток к Висле, на правом берегу которой должны были произойти большие окружные маневры под руководством начальника штаба округа генерала Клюева, так как командующий войсками генерал Скалой был болен.
Если в Туркестанском военном округе большие учения служили мерилом подготовки войск и их начальников, то нечего говорить, что окружные маневры в Варшавском военном округе давали обильный материал для аттестации высших начальников, их штабов и командиров отдельных частей. К окружным маневрам готовились, как к настоящему бою. Прежде всего, последовало расписание, какие части привлекаются к маневрам и от каких частей и сколько выделяется посредников. Это уже давало некоторую ориентировку: например, из 1-й Донской казачьей дивизии из одного из полков назначались посредники, следовательно, этот полк в составе дивизии в маневрах уже не участвовал.
Моя поездка в штаб округа с целью разведать что-нибудь о предстоящем задании оказалась безуспешной. Штаб хранил глубокое молчание. Говорили, что ввиду приезда в Россию Жоффра не исключена возможность его появления на маневрах. Ожидался также приезд на маневры генерал-инспектора кавалерии Остроградского.
Наконец около 10 августа из штаба округа было получено приказание к 15 августа сосредоточить дивизию в районе местечка Ополе, на правом берегу Вислы. Мост через Вислу был только у Ивангорода. Двигаться дивизией через Иван-город на Ополе было невыгодно, так как пришлось бы совершать большой кружной путь и тем подорвать силы конского состава, а они нужны были для маневров. Я предложил начальнику дивизии за два дня переправить дивизию на пароме у местечка Солец и выйти прямо к Ополе. Некоторых командиров полков испугала такая переправа: как бы не перетопить людей и лошадей. Орановский также колебался, но наконец решил рискнуть. 12 августа на двух больших паромах началась переправа дивизии, и к вечеру 14-го все было закончено благополучно. На другой день мы были уже в Ополе, где нашли гвардейцев и 21-ю конную батарею, пришедших походом из Варшавы. Прибыл и старший посредник — начальник 4-й кавалерийской дивизии. Не знаю, чем руководствовался штаб округа при составлении задания, но оно явилось продолжением нашей корпусной полевой поездки весной 1913 года.