Воспоминания о службе - Страница 36

Ташкент в 1903 году насчитывал до 40 тысяч жителей в новом городе и более 15 тысяч человек в старом районе города. Он являлся главным центром всего Туркестанского края вместе с Закаспийской и Семиреченской областями. Здесь жил генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа. При мне таковым был старый туркестанец — генерал от кавалерии Иванов, «маленький царек» Туркестана. В Ташкенте же размещался штаб 1-го Туркестанского корпуса, командиром которого был генерал Топорнин.

«Новый» город населял всевозможный чиновный люд. Для нужд офицеров был магазин военно-экономического общества с обмундировальной мастерской. В частях также имелись свои маленькие мастерские для пошивки офицерского обмундирования.

Небезынтересно остановиться на бюджете молодого офицера, его расходах. Беру свой бюджет. Получал я в месяц 67 рублей жалованья и 9 рублей квартирных. Всего, следовательно, в месяц 76 рублей, не считая мелких денег по 30 копеек в сутки за караулы. Летом полагались лагерные по 30 копеек в сутки.

Расходы были таковы: квартира — 15 рублей, обед и ужин — 12 рублей, чай, сахар, табак, стирка белья — 10 рублей, на обмундирование — 10 рублей, вычеты в батальон — 10–15 рублей, жалованье денщику — 3 рубля, а всего 60–65 рублей. На карманные расходы, т. е. на все развлечения, оставалось 11–16 рублей в месяц, т. е. почти столько, сколько я тратил юнкером на свои побочные нужды. Если прибавить летние лагерные деньги, то карманный бюджет составлял 20 рублей. Меньше 10 рублей в месяц на обмундирование ассигновать не удавалось, и то шили в рассрочку. Таким образом, особо кутить не приходилось.

Гораздо тяжелее было жить женатым, но в этом отношении офицера охранял закон, не позволявший жениться до 23 лет и требовавший взноса особых денег в казначейство — так называемого реверса, проценты с которого потом выдавались офицеру. Реверс для женитьбы на дочери офицера составлял 2500 рублей, а на прочих — 500 рублей. Правда, закон этот разными путями иногда обходили, но тогда женатому подпоручику или поручику приходилось вообще сильно урезывать свои аппетиты.

Я уже говорил, как много строевых солдат отвлекалось на выполнение обязанностей денщиков. До поступления в академию у меня было два денщика: Черкашин, рязанец, а через два года, после увольнения его в запас, — поляк Новачек. Получая от меня небольшое жалованье, денщик пользовался и моим столом, а батальон выдавал ему деньги за сухой паек. Это были честные, хорошие люди, трезвые, ни в чем дурном упрекнуть их не могу.

В лагерях все денщики помещались в бараке вместе, и вот однажды у одного из них пропал кошелек, в котором было рубля три денег. Прихожу в офицерскую столовую, мне говорят, что подозрение падает на моего Черкашина. Я решительно отверг подобное обвинение, заявив, что моих денег у Черкашина на руках бывает больше, и я никогда не замечал, чтобы он совершил что-либо бесчестное. Вышел из столовой и, вызвав Черкашина, расспросил его, в чем дело. По натуре он был человек мрачный, замкнутый. Черкашин заявил, что никакого кошелька он не брал и обвинили его напрасно. Инцидент был исчерпан тем, что кошелек с деньгами нашелся. Оказывается, один мудрый денщик из украинцев нарезал разных палочек и роздал их всем денщикам, предупредив, чтобы все хранили их, а через сутки он посмотрит — и у вора палка обязательно вырастет. Заметили, что Черкашин подносил палочку ко рту, и решили, что она выросла, а он откусил, — так возникло обвинение. Но, очевидно, на подлинного вора это произвело действие, и он решил подбросить кошелек, боясь, как бы действительно палка не дала рост.

Вовремя разбудить, приготовить утром чай, сходить за обедом и ужином и вообще заботиться о ведении хозяйства — было главными обязанностями денщиков. Поэтому при получении жалованья прежде всего выдавались денщику деньги на месяц вперед на все хозяйственные нужды, а остальные уже оставались как карманные деньги. В конце месяца денщик представлял отчет за израсходованные деньги. Если приходилось уезжать в командировку, я почти всегда брал с собой денщика.

Денщиков я никогда не наказывал, разве иногда делал словесный выговор. Было, конечно, и другое отношение к денщикам, особенно у семейных офицеров, о чем приходилось выслушивать жалобы от самих денщиков. У холостого офицера положение денщика было более благоприятное, и он не терял своего воинского вида.

Выше было сказано о «школе молодого солдата», на которой сосредоточивалось все внимание ротного командира. Со старослужащими занятия велись нерегулярно вследствие перегрузки их караульными нарядами и сводились к повторению пройденного в «школе молодого солдата» с упором на стрелковую подготовку. С унтер-офицерами должен был бы заниматься сам ротный командир, но в большинстве случаев занятия вел фельдфебель, и то лишь инструктажи.

С офицерами особых занятий по тактике не было. Дело ограничивалось слушанием докладов офицеров Генерального штаба в гарнизонном офицерском собрании, да и то преимущественно военно-исторических (о походах в Туркестане начиная с Александра Македонского) или военно-статистических (описания Туркестана и сопредельных стран — Афганистана и Персии). Военных игр также не было. За всю зиму 1903/1904 года у нас в собрании батальона были прочитаны три доклада по истории батальона: два сделал я и один прочел командир 2-й роты Захаржевский. Для меня это было хорошим началом, так как заставило взяться за изучение военной истории и помогло приобрести к ней вкус.

В офицерском собрании батальона была хорошая библиотека. Книги накапливались в ней с 1870 года. Ежемесячно каждый офицер по постановлению общего собрания офицеров платил в библиотечный фонд 1 рубль 50 копеек. За счет этого фонда выписывались газеты, журналы и покупались книги. Во всяком случае, все сочинения классиков и видных военных авторов имелись. Однако круг читателей был невелик. Заведовал библиотекой один из младших офицеров, а книги выдавал прикомандированный грамотный солдат.