«Как станешь представлять крестишку ли, местечку, ну как не порадеть родному человечку» — так вложил в слова Фамусова бессмертный Грибоедов чиновничий кодекс бывшей России. Действительно, если посмотреть, то в штабах округов, а в особенности в Главном управлении Генерального штаба, служили далеко не выдающиеся по способностям, но «родные человечки».
Видимо, не всем ясно, что представлял собою тогда старший адъютант Генштаба в штабе дивизии. Ему принадлежала ведущая роль в осуществлении задач оперативного характера, в решении мобилизационных вопросов, в организации боевой подготовки частей дивизии. Именно эти вопросы больше всего увлекали меня. Работая в штабе дивизии, офицер Генерального штаба не имел права отрываться от войск. Он зачастую замещал начальника штаба дивизии. Напомню, что во время Первой мировой войны начальник штаба Верховного Главнокомандующего принял решение: на должностях старших адъютантов Генерального штаба в штабах дивизий держать старших по годам и уже опытных капитанов.
…К вечеру 23 декабря 1912 года я прибыл в Варшаву. На последний поезд, отправляющийся в Ченстохов, опоздал. Недолго думая, пошел к своему товарищу Филаретову, который служил в интендантстве 5-го армейского корпуса.
Из рассказов Филаретова о Варшаве, а затем от совместной с ним прогулки по городу в русский сочельник 24 декабря сложилось у меня первое впечатление о польской столице. Оживление на улицах, кафе, рестораны, многоэтажные дома — все, как в крупном городе, но все же это не был ни Петербург, ни старушка Москва. Да, признаться, я и не особенно присматривался к Варшаве, не располагая для этого временем. Меня ждал Ченстохов — большой уездный город. С 25 декабря наступали трехдневные рождественские праздники, но так как штаб дивизии запрашивал меня еще в Ташкенте о времени прибытия, то я решил в Варшаве не задерживаться и 25 декабря, в семь утра уже был на вокзале в Ченстохове. Остановился в гостинице. Приведя себя в порядок, в парадной форме отправился с визитом к начальнику дивизии. Позвонил. Дверь открыл денщик в гусарской форме. Он помог мне раздеться и провел в кабинет генерала. Ждать пришлось недолго. Скоро в кабинет вошел высокого роста моложавый и подтянутый генерал. После моего рапорта и объяснения, почему я беспокою его в праздник, он предложил мне сесть и стал расспрашивать об учебе в академии и службе в Туркестане. Оказалось, что в молодые годы он тоже служил в Закаспии. Во время нашей беседы в кабинет вошла жена Орановского, дочь бывшего главнокомандующего русскими армиями в Маньчжурии Линевича, и пригласила нас завтракать. Вместо официального визита я сразу попал в семейную обстановку Орановского. Как я узнал позже, у Орановских был сын, учившийся в гимназии в Ченстохове. С ними же жила младшая незамужняя сестра Орановской — Нина Николаевна Линевич, имевшая придворное звание фрейлины императрицы, пожалованное ей после смерти Линевича. Хотя Нина Николаевна была и моложе Тамары Николаевны года на 3–4, но выглядела старше сестры, казалась более замкнутой. За завтраком я получил приглашение бывать у Орановских запросто. Одним словом, у Орановских я был принят весьма радушно.
Просидев часа полтора у начальника дивизии, нанес визит начальнику штаба полковнику Генерального штаба Вестфалену. Он был в одних годах с Орановским, но выглядел более пожилым. От него узнал причину своего спешного вызова в штаб дивизии. Вестфален боялся, как бы я не уехал в отпуск: время в связи с Балканской войной было неспокойным. Австро-Венгрия проводила частые мобилизации, и неизвестно было, чем все это кончится. У Вестфаленов я встретил более чопорный и официальный прием, поэтому особенно не задержался у них.
На другой день познакомился с адъютантом штаба дивизии поручиком Янсоном, с дивизионным интендантом, дивизионным врачом, делопроизводителем дивизионного интенданта — военным чиновником.
С уходом части войск с левого берега Вислы во внутренние округа по реорганизации армии в 1910 году 14-я дивизия оказалась разбросанной на большом пространстве. Штаб дивизии, 14-й гусарский Митавский полк и 23-я конная батарея располагались в Ченстохове. 14-й драгунский (бывший кирасирский) Малороссийский полк квартировал в Калигае, 14-й Донской казачий полк стоял в городе Бендзине, близ Сосновец, у стыка трех границ (русской, австрийской, германской), 14-й уланский Ямбургский полк — штаб и три эскадрона — находился в Кельце, а три эскадрона — в Пшечуве (к югу от Кельце). Управление 11-го конно-артиллерииского дивизиона и 21 — я конная батарея размещались в Варшаве и из-за отсутствия в 13-й кавалерийской дивизии своей артиллерии обслуживали больше ее, чем 14-ю кавалерийскую дивизию. Вперемешку с 14-й дивизией располагались части 1-й и 2-й стрелковых бригад. Непосредственно на границе стояли части пограничной охраны, соединенные в бригады. Наиболее крупные гарнизоны были в Лодзи, Ченстохове, Кельце и отчасти в Радоме.
Ченстохов находился на северной границе Домбровского угольного бассейна. В городе и его окрестностях было расположено много фабрик и заводов, производивших разнообразную продукцию — вплоть до хрусталя и детских игрушек. На горе — древний Ясногорский мужской монастырь, видавший у своих стен и татар, и венгров, и шведов. По преданию, над этой горой всегда сияет солнце, откуда и пошло название Ясная гора. Здания монастыря обнесены стенами, а ров превращен в цветник, ставший излюбленным местом гулянья ченстоховской публики и многочисленных богомольцев.
Сокровищница монастыря была богата золотом и серебром в виде различных предметов, там я видел фарфор — дар Яна Собесского монастырю. В ноябре 1912 года в монастырь забрались три вооруженных бандита, чтобы украсть икону. Монахи вовремя дали знать полиции. Бандиты, засев в одном из зданий, стали отстреливаться. Полиция не смогла ничего сделать. Пришлось оцепить монастырь гусарами, один эскадрон которых в пешем строю повел настоящее наступление. В результате один раненый бандит был задержан, двое убиты. Гусары также имели потери. Для сохранения драгоценностей на иконе монахи сделали стальные жалюзи, которые открывались только во время службы, а в остальное время были закрыты.